- Сообщения
- 111
- Реакции
- 4 571
Имя: Ayno Senju (Айно Сенджу)
Дата рождения: 2 июня, 1995 год.
Место рождения: Префектура Ибараки, остров Хонсю, Япония, город – Мито. (Не подлинное место рождения, Айно не знает, где она родилась)
Национальность: Японская (не коренная в виду смешанной крови с английской).
Возраст: 26 лет.
Пол: женский.
Сфера интересов: создание художественных росписей на коже (татуировки), алкоголь, насилие, культура своей родины, плавание, владение боевыми искусствами, проявляет интерес к изучению иностраных языков.
Гражданство: Японское, фальшивое – для Синей Федерации.
Род деятельности: Махинации в сфере подделки документальных записей, устранение налоговых данных, незаконные проникновения в электронную систему базы данных, поддержка наркотического оборота на чёрном рынке, покупка и продажа любого рода информации, заказные убийства.
Владение языками: Японский на двух диалектах, английский, французский, недавно начала осваивать итальянский. Количество изучаемых языков, за исключением родного, обусловлено её сферой деятельности не сколько преступного рода, сколько информационного и разговорного характера, когда ей полагается миссия добыть информацию доступными методами, или вести шпионаж.
Принадлежность: Японский Синдикат в штате Blue.
Гражданский статус: Официально нигде не работает, за исключением коммерческой компании по вышиванию и созданию дизайнерской одежды.
Прозвище: Чёрная Вдова. Лягушка (в память о её любви к плаванию, некоторые люди так её называют)
Рост: 173 см.
Вес: 55 кг.
Особые приметы во внешности: Раскосый, выпуклый шрам на левой стороне шеи, переходящий от челюсти к ключицам, татуировка на левом предплечье в виде дракона, явно незаконченная, однако прячет её под длинными рукавами одежды. Разумеется, немногие члены клана знают о том, что у неё есть татуировки, начинающиеся от плеч до запястий, но одна рука всё ещё не перебита.
Внешность: Чёрные, длинные вплоть до лопаток густые волосы, серые глаза, чуть вздёрнутый маленький нос и ярко выраженная линия губ, овальная форма лица. Далеко не утончённое телосложение, сильное, гибкое тело, привыкшее к постоянной драке и напряжённым тренировкам. Ступни зачастую сбиты в кровь и обмотаны бинтами.
Настойчивая и бойкая, совершенно не соответствующая стереотипным причитаниям о том, что женщине принято быть покорной и услужливой в доме, где есть муж и дети, где должен быть покой и гореть очаг, где терпение и добродетель – лучшее, что может сохранить в себе достойная женщина. Но Айно шла наперекор всем пожеланиям собственных родителей, и не считала, что должна делать то, что от неё просят: отчасти это была вина и самих родителей, поскольку разбалованная и почти единственная дочь в семье слишком много почувствовала власти в собственном доме и практически всегда старалась добиться желаемого результата: хитрыми уговорами или слезами, но она это делала. Однако не считала родителей за собственных рабов, Айно их очень сильно любила и почитала вопреки тому, как они любили ставить её собственные желания в тупик, когда поняли, что слишком поздно махать ремнём.
Независимость и раскрепощённость во многих запретах сотворили в ней настоящее порождение хаоса, который мог способен вынести только ряд определённых людей, и то им перепадало в моменты её дурного настроя, несмотря на то, что у неё характер совсем-совсем не подарок. Если она видела рядом с собой человека и знала, на что он способен, то тут же решала, стоит ли с ним водиться, либо оттолкнуть от себя как можно дальше, ибо вести дела с друзьями и близкими куда приятнее, чем улыбаться в лицо ненавистному тебе человеку.
Уважение в силу японских традиций всё же в некоторые моменты косило в ней определённое бунтарство и душило его, но всего на пару минут, если не меньше: если человек её откровенно раздражал или не интересовал, Айно всё равно всегда делала по своему, а значит, не воспринимала его всерьёз и всеми способами давала понять, что власти над ней данный человек не имеет никакой.
Но если бы Айно едва ли на постоянной основе вела себя так отвратительно, то навряд ли бы дожила до своих достаточно свежих лет: когда необходимо, она проявляет наблюдательность и удивительное спокойствие, и далеко нередко выступает посредником или дипломатом в делах собственного синдиката, когда требуется её помощь, потому что лгать, обольщать и запугивать – её любимое средство в собственной деятельности, вкупе совмещающее иногда моральные или физические истязания. Всё зависит от ситуации.
Нетерпимость и упрямство, желание пресечь всякие границы дозволенного постоянно вынуждают её держаться чуть ли не на грани смерти, если её действия граничат с риском подвергнуть опасности собственный синдикат или поставить под удар одного из членов клана вне зависимости от того, какое решение принял глава синдиката: Айно будет упёртым бараном в подобных вопросах до тех пор, пока не найдётся человек, в корне способный переубедить и обмануть её собственные страхи, которым, собственно, она неосознанно подчиняется и очень боится их исполнения, полностью осознавая, что они отчасти иррациональны.
Вопреки отрицательным чертам характера, Айно проявляет непоколебимую верность собственному синдикату, клану и людям, которые ей доверились. Хранит молчание, когда её об этом просят, и вместе с тем способна продать эти секреты, если потребуется устранить кого-то из собственных соклановцев при определённых обстоятельствах. Нет, это не предательство – всего лишь сохранность интересов внутренних дел синдиката и обеспечение его безопасности для остальных. И какая бы ужасная хрень не происходила, даже за за самого нелюбимого члена клана она заступится, потому что, по её мнению: «Никто не имеет права его судить, кроме Кумитэ, пока он наша кровь и плоть.».
И вместе с тем, именно по такой же причине, она не любит ненужных жертв. Очень тяжело переносит потерю кого-то из своих членов клана и отчаянно не желает приходить к мысли о том, что ей когда-то придётся поступить точно так же.
Очень активно и искренне помогает младшим членам синдиката, даже тем, кто не до конца посвящён в их дела, защищает их перед остальными, и является одной из тех, кто намеренно, под моральным давлением выявляет потенциал будущих сообщников и неизменно напоминает им о том, что они – семья. И напоминает так же, что за проступки она будет им делать очень и очень больно, потому что должен же быть хоть какой-то стимул не провалить задание?
Моменты из памяти Айно«Айно-сан, Вы же знаете, какой Вы тяжёлый человек?»
«Ублюдок, если это намёк на то, что я прибавила в весе…»
«Нисколько! Просто, почему бы Вам не относиться… мягче к людям?»
«А почему бы тебе не вспомнить о том, что не только я «тяжёлая», но и уборка подвальных помещений, которые я специально, прямо сейчас загажу, чтобы прибавить тебе работу? Как ты на такое смотришь, Джиро? Заодно и сравним, что тяжелее!»
«Я понял! Искренне прошу прощения!»
«Искренне, значит? Тогда заодно приберёшь и на кухне, будешь замаливать все свои грехи за сегодня. С тряпочкой в руке и раствором вот этой непонятной дряни.»
«Два итальянца, - медленно проговорил мужчина в очках, снимая их с переносицы.»
«Ага, - Айно, весело размахивая мыском ноги, сидя в кресле, спокойно улыбается своему соклановцу положением выше.»
«Разбились. Случайно, - японец поджал губы и тяжко вздохнул, с глухим стуком поставив очки на поверхность лакированного столика, - На пустыре. В три часа ночи. С вентиляционным отверстием в собственной голове!»
«Всё так и было!»
«…Айно-чан, скажи мне, пожалуйста… - он складывает ладони в жесте, напоминающем молитву, и направляет кончики пальцев в сторону девушки, - Напомни, о чём я тебя просил, когда дал приказ забрать документы из их рук, по тихому и без лишнего привлечения внимания?»
«Они выронили документы, когда выходили из машины, - словно ребёнок, абсолютно спокойным, непринуждённым тоном Айно продолжила вещать, - А я решила им помочь их поднять и сказать, что вот, потом отдам. Но они драться стали…»
«И ты их пристрелила к чёртовой матери, не дождавшись, пока они уйдут? Пока они не отвлекутся и не оставят папку с документами в кабинете, например?»
«Я их пристрелила к чёртовой матери! – с гордой улыбкой выдохнула преступница, разве что не смеясь – это было бы уже совсем неуважительно.»
«…Ты тела спрятала? – кажется, у Оябуна началось нервно дёргаться нижнее веко.»
«Отвезла и утопила, за территорией на Тиерра-Робада было глубокое озеро.»
«Ты не лягушка, Айно-чан, - с неприкрытым раздражением выдохнул якудза, рассматривая довольное лицо подчинённой, - Ты самая настоящая змея.»
«Ква!»
Родиться в семье английского бизнесмена и переводчицы японского посольства – это не везение, Айно так не считала. С чего же всё началось? Японское посольство прибыло в один из американских штатов с целью заключения какого-то мирного договора, который бы мог обеспечить импорт очень важного товара – транспортные средства, самые подвижные и развитые в собственной технологии родом из восточных государств, поскольку наука была основным двигателем прогресса, а следовательно, обеспечивая взаимную помощь друг другу, два государства могли спокойно наладить международные настроения и сгладить острые углы. В обмен отец Айно, будучи частью особого экономического конгломерата по всей стране, сердечно заверил сторону японского посла в том, что большая часть продукции будет использована с умом, а так же люди, имеющие японское гражданство в Америке, особенно школьники и студенты, получат гранты на обучение в высших учебных заведениях. Разумеется, гранты получат на определённых условиях и определённые люди, при достижении некоторых условий.
Однако всё не закончилось простым рукопожатием, поскольку отец будущего ребёнка «вон-той-переводчицы» не стал долго тянуть резину и не побрезговал знакомством со всем ближайшим руководством делами в Японии, и плавно перешёл к обычным сотрудникам, которые каждый день выполняли свою работу в области персонального обслуживания и помощи в заключении международных соглашениях. И, само собой, его вниманием завладела Юмико – та самая переводчица, с которой общение на двух языках сразу шло настолько легко и непринуждённо, что Роберт, отец, напрочь забыл, что данное знакомство должно было сулить только чисто профессиональный подтекст. Должно было.
Но жизнь решила дать от ворот поворот и закрепить его в ресторане, среди смеющихся лиц и льющейся со звучной скрипки музыке, среди ночных звёзд и абсолютно детских гонках на велосипедах, на путешествиях от одной части штата к другой – разве что по работе, если требовалось присутствие их обоих.
Что после привело к штампу в паспорте, к семейным, весёлым дрязгам и к не менее волнительным, внутренним подробностям, вопреки к которым мать не стала уходить от своего возлюбленного, даже когда понесла от него будущий плод их союза.
«Я часто отца вспоминаю. Чуть что – всегда пытался вытянуть меня выше головы и говорил, что его дочь достойна только лучшего. Что ни один мальчишка без его спросу ко мне не будет подходить. Так он говорил, когда мама ругалась, что меня часто обижают в школе, и что её папа тоже от дерьмовых людей защищал. И знаешь, я в это верила.»
Айно росла в приемлемом достатке, учила сразу два языка и всегда улыбалась. В три года или в шесть лет – училась одинаково радоваться любимым подаркам и так же крепко обнимала отца с матерью, когда приходила домой после долгой прогулки или возвращалась со школы. Однако она не знала, когда в её отсутствие родители не раз принимали решение о переезде из одного места в другое, поскольку на почту отцу из года в год, неизменно приходили угрозы о том, что из-за брака, который не должен был существовать, появился ребёнок, и ушла из семьи сама Юмико, которая (семья), к слову, отреклась от дочери ещё в тот момент, когда девушка рассказала, что решила выйти замуж за иностранца.
«Не понаслышке всюду известно, что некоторые семьи в Японии слишком щепетильно относятся к сохранению «расовой принадлежности», – смех Айно неприятно заскрипел на слуху у незнакомца, – Слыхал, как я сказала? «Расовая принадлежность». Это тебе не делить чёрную жопу на чёрный стул в автобусе, потому что так соответствует цвет. Это Америка, и проблемы расизма здесь вообще другие, мелочь по сравнению с тем, за что у нас чуть ли не сжигали заживо. Это отвратительная, мерзкая херня, которую я ненавижу. Хочешь расскажу, почему? Потому что ни деньги, ни связи, ни влияние фамилии моего отца не смогли уберечь от пули в лоб из-за этого.»
Угрозы были пустыми ровно до того момента, когда терпению семьи Юмико пришёл конец. Айно было всего лишь двенадцать лет, когда это случилось. Роберт вместе со своей семьёй успел предупредить приезд нежелательных гостей, и без лишних осведомителей и ушей, покинуть собственную родину и переехать с любимыми людьми в тихий и спокойный, провинциальный японский город – Мито. И с того момента, в свидетельстве о рождении, благодаря трудам отца и матери, числилось именно японское государство и тот город, в котором они очутились, чтобы оттянуть время. Или просто исчезнуть предсказуемо с радаров недоброжелателей, понимая, что это всё уже не шутки, и Роберт не всегда может быть рядом со своей семьёй, вопреки слёзным уговором матери совершить обряд «Харакири», чтобы очистить пятно позора со своей семьи и со спокойной душой покинуть своего мужа и дочь. Разумеется, ни брак, ни саму Айно, свою маленькую дочь, она позором не считала, но в ней говорило уважение, зависимость от тех традиций, в которые её заковали порядки семьи, и она явно сожалела, что не смогла уйти от них быстрее, чем положено.
«Я своих родных бабушек и дедушек в Японии толком никогда не знала. Вот, две недели назад узнала, что именно из-за них таким зверским гонениям подверглась моя семья, видела их фотографии. Видела множество писем, в которых они сначала слёзно умоляли мою мать вернуться на родину и забыть о браке с иностранцем, потом, уже через пару месяцев посыпались проклятия. Я знаю, где они живут. Знаю, чем они занимаются, во сколько ложатся спать, какой у них распорядок дня и знаю, что каждый четверг они едят в местной забегаловке одно блюдо. У меня на стариков рука не поднялась, – раздражённо выговаривая последние слова, Айно, недовольно хмурясь, разглядывает собеседника, – Да-да, даже не начинай, я знаю, что это удивительно, учитывая, что я не убиваю только детей и беременных. Но послушай, есть множество способов испортить им жизнь и косвенно загнать их в могилу, чем просто пачкать руки об некоторую дрянь.»
Всё решение моментально было принято за троих сразу: во время очередного светского приёма, где пришлось выводить свою жену в свет, Роберт, имея при себе часть необходимой охраны, не добрался до пункта назначения. Разумеется, он подозревал, что что-то было не так, ещё с самого начала. То машины ломались, то часть сотрудников не могла их сопровождать из-за другой важной персоны, которой охрана понадобилась внутри предприятия куда больше, чем самому Роберту. А под конец, машина марки «Mercedez» завезла их далеко, глубоко в чащу хвойного леса, откуда выезда не было, и соответственно, спасения маленькая семья не нашла. Только погибель, когда из доверенных людей за рулём оказались подставные люди.
[ЗАПИСЬ ВИДЕОКАМЕРЫ, ВПОСЛЕДСТВИИ УНИЧТОЖЕННАЯ И СОХРАНЁННАЯ НА НЕИЗВЕСТНЫЙ ИСТОЧНИК. ЕДИНСТВЕННАЯ КОПИЯ.]
– Ну что, приехали.
Мужчина с полубритым затылком поворачивается лицом к напряжённому Роберту. Он не сразу замечает татуировку в виде иероглифа на шее, ранее спрятанной под рубашкой, да и вовсе до сего момента не подозревал, что остальные сотрудники внутри массивной машины могут разом выхватить стволы и направить их в головы Юмико и Роберта.
Криво ухмыляясь, бандит коротко щурит глаза, приценивающе оглядывая с ног и до головы удивительно спокойную женщину, сидящую по левую руку от бизнесмена. Её лицо не выражало ничего, кроме скорби во взгляде, мимолётно скользнувшей в обращении к мужу, и злость. Едкая, поглощающая любую слабость внутри неё и уничтожающая всё, если бы только у неё была такая возможность.
Роберт крепко сжимает дрожащую ладонь, в последние секунды собственной жизни старается показать, что будет рядом до конца. Роберт всё понимает, и дураком он никогда не был, всё понимает: не станет кидаться впустую в драку. Разве что медленно суёт руку в карман и словно бы расслабленно, совершенно безразлично сталкивается со взглядом одних из бандитов. Рука не дрогнет, попадёт прямо в мозг – они это понимают. Вот только Юмико слишком напугана и может натворить дел.
Роберт очень и очень сильно жалел о своём решении затесаться в стан врага и остаться в Японии, а не скрыться куда подальше. Глупо было считать, что на самом очевидном месте их не станут искать.
– У меня всего лишь один вопрос, – голос иностранца звучит обвинительно. Он имел право на обвинение, – Кто?
Контекст, имена уточнять не стал – иначе бы голос дрогнул. Потому что она не хотела знать. Она не хотела, чтобы он задавал такие вопросы, чтобы больше ранить себя саму и подтверждать ужасающие догадки.
Бритоголовый качает головой. Перебирает пальцами левой руки подголовник автомобильного кресла, словно раздумывает над ответом. От его подслеповатого взгляда не ушло, как начинала дрожать Юмико в присутствии чужих. Этот затравленный вид, манерная, девичья пугливость и страх, в котором только желание выжить… Вроде бы, и привыкнуть к себе, чудовищу, пора, а вроде бы и сам до сих пор не можешь нажать на спусковой крючок. Возможно, он так будет себя чувствовать меньшим ублюдком, потому что стрелял не он. А просто смотрел. И отдавал приказы.
С утробным хрипом наёмник набрал в грудь воздух:
– Досточтимый господин Ёринобу Хаякава передаёт Вам тёплые пожелания, мистер Батлер. Вас неоднократно предупреждали.
И пожал плечами, словно происходящее сейчас – привычная обыденность для него. Как зубы почистить или отлить за кусты.
– Ничего личного, просто бизнес, а в бизнесе…
– Разве можно мою смерть и смерть моей жены оправдать бизнесом? – Роберт, не став дослушивать сказанное, с неприкрытым презрением перебивает собеседника.
Наёмники, сидящие по обе стороны от мужа и жены, переглянулись с едва заметным удивлением. Однако не опускали рук и держали обоих супругов на мушке, готовые к любому действию.
– Как я и хотел сказать, в бизнесе даже грязная кровь может навредить репутации семьи, – с сочувственной улыбкой закончил говорить мужчина, явно пытаясь загладить сказанным свою вину. Вышло отвратительно, – К этим обстоятельствам и привёл Ваш неразумный брак. А чтобы полностью избавиться от ошибок прошлого… Возможно, не скажете, где Ваша дочь? Не хотелось бы прибегать к мерам крайнего воздействия, но если Ваши слова будут сказаны добровольно, то ваша с Юмико-сан участь будет облегчена.
Роберт, ни слова не сказав, омерзительно-ласково улыбнулся в лицо бандиту. Его ладонь ещё крепче сжала похолодевшие пальцы супруги: та враз побледнела, явно понимая, что сейчас произойдёт, но не смеет и слова ему поперёк вставить. Так будет гораздо лучше, чем их станут пытать и попытаются выжать информацию о том, где и с кем находилась дочь Батлера.
Желваки на лице мужчины нервно дрогнули: не прекращая в открытую улыбаться изумлённому наёмнику, практически выплюнул в лицо:
– Значит, мистеру как-его-там-Хаякаве передаст «пламенный привет» кто-то другой, но явно не ты, ублюдок!
И вместе с этими словами, сделав движение резкое вверх, Роберт удерживает в руке пульт и мгновенно, чтобы не сожалеть, нажимает на кнопку.
В следующее мгновение раздаётся прерывистый вскрик, однако его обрывает внезапный подрыв автомобиля. Камера внутри автомобиля оказывается неловко отброшенной прочь в попытках наёмника выдернуть пульт из рук Роберта, но было уже слишком поздно.
Ад развернулся внутри тесного пространства, поглощая плоть и душу уже замученных за некоторые доли секунд жертвы. Через несколько часов должна приехать пожарная охрана, полиция, экспертиза.
[ЗАПИСЬ ЕЩЁ НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ ЗАПИСЫВАЕТ ДОТЛЕВАЮЩИЕ ОСКОЛКИ МЕТАЛЛА И ШИН, И УСПЕВАЕТ ЗАПЕЧАТЛЕТЬ РАЗГОРАЮЩУЮСЯ ДЕРЕВЬЯ И ТРАВУ. ПОСЛЕ ЗАПИСЬ ОБРЫВАЕТСЯ. ДАТА - ?? - ?? - ????]
А ещё сегодня Айно исполнилось двенадцать лет. Далеко, внутри багажника семейной машины был упрятан новенький купальный костюм для дочери, плюшевый медведь и коробка со сладостями.
Ещё через день, осведомлённый тревогой ближайший друг семьи, что решил пригреть у себя дочь друга, с диким остервенением и в панике начнёт собирать вещи Айно, толком ничего не объясняя. Сам же погибнет намного позже, как только всплывёт, что он принимал участие в незаконной депортации несовершеннолетнего подростка на территорию чужого и незнакомого ей города (или страны? Она не понимала, ведь ей даже билет не дали прочитать!) под сопровождением «ещё одного друга семьи».
Айно впервые становится очень страшно, и единственное, что она запоминает – это поваленный дым из окон собственного дома, где в одном их лесов разгорался огромный, страшный очаг.
« – Я была мелкой соплячкой, когда я попала в клан Сенджу. Ну, соплячка – мягко сказано, если честно, – девушка звонко рассмеялась, позволяя ветру дурных воспоминаний растаять во вкусе дешёвого табака, крепкого, но однозначно помогающего справиться со стрессом, – Потому что мелкие соплячки не станут творить херню, пытаясь вернуться обратно к поезду или, к примеру, они точно не станут убегать от рук временного опекуна. Он оказался частью этого клана. Как уж мне удалось потом выяснить: семья недавно переехала в Синюю Федерацию, а сам клан являлся Токийским, и был чуть ли не первым в префектуре, да и вообще во всей стране по уровню преступности Ямагути-гуми лихо перегонял, ибо капля кровожадности и мести делали своё дело. Не сказать, что я жалею о своей судьбе, не сказать, что многие решения, которые принимает мой клан – основаны на чистом благородстве и принципах. У нас есть кодекс. Свод правил, которого мы придерживаемся, и некоторые люди ошибочно воспринимают это за плеть, которой мы должны бояться, как животные в цирке.
Айно с крайне задумчивым видом закатывает рукава потёртой косухи и рассматривает законченный рисунок, тянущийся вдоль предплечья.
– Да и по большому счёту, здесь боятся нас. Просто строят иллюзии о том, что полиция Синей Федерации значительно отличается от японской, – кривая усмешка скользит по тонким, чувственным губам, – Ага, как же! Каждая третья офицерская нашивка, которую я здесь видела – получена грязным путём. Найди мне здесь хотя бы одного чистого копа, и я тебе лично пожму руку. В Лос-Сантосе? Сто процентов не найдёшь, даже не пытайся. Лас-Вентурас? Боже, город грехов и отмывания тонны баблища за спинами у честных граждан! А вот Сан-Фиерро… Департамент в этом городе душит знатно и ни на какие уступки не идёт, будь ты хоть трижды президент или жена Иисуса. Облажался – ответишь перед законом. ФБР? Если знать правильное имя – тебя отпустят без вопросов. Вот так и работает закон, потому что его меняют под себя, когда ты умеешь это делать, не имея кресла в конгрессе и почти не прикасаясь к конституции государства.»
Когда она попала в клан, то её не встретили с распростёртыми объятиями. Долго каждому члену из Сенджу пришлось объяснять, что это – дитя от плода Юмико, и чем больше людей знало это имя, тем больше слухов копилось вокруг ребёнка. Все они складывались в единый гул презрения, сожаления и неуместного интереса, что первое время Айно хотелось от всего этого спрятаться. Убежать. Забыть и вообще, какого чёрта рядом нет мамы и папы?
Известием о смерти родителей нервы маленькой девочки тем более решили не сохранять и сразу на корню пресечь требовательные вопросы о возвращении на свою префектуру, к своим родителям, и потому перед Айно было поставлено условие: либо она возвращается туда, откуда костьми ради неё полегли родители, либо остаётся здесь и научится жить по новым правилам. В свою очередь, если она выберет второй вариант, то несомненно, вернётся на свою «родину» уже целой и невредимой. Обещать ей это, конечно, очень и очень глупо, хотя это будет лучшим и правильным решением – сказать правду, чем в будущем тешить сладкой ложью.
Моменты из памяти Айно« – Ты злишься, – мягко произносит глава клана, прикрывая покрасневшие от усталости глаза, – Ты ненавидишь. Это правильно. Боль от потери близких – самый лучший воспитатель, Айно-чан. Только так ты сможешь стать сильнее.
Девочка с рьяной ненавистью почти что кидается с кулаками в сторону своего нового опекуна, толком не осознавая, что подобные выходки могут в лучшем случае стоить ей наказания, в худшем – её без лишних вопросов вернут в Мито. Или убьют. Айно кричит, плачется, но не так, как это делают сломленные люди, и мужчина это подмечает сразу, веля отпустить девочку.
– Твой гнев разрушителен, дитя, – хмуро констатирует якудза, с присущей его возрасту лёгкостью перехватывая маленькие кулачки широкой ладонью, – Так обрати его в свою силу, а не в проклятие собственной жизни, которую тебе подарили родители. Сейчас ты ничего не можешь решить. Что ты сделаешь, Айно-чан? Расскажи мне.
Айно с недовольным пыхтением замолкает, прекращает в бесполезных попытках задеть физически опытного солдата, и опускает руки вдоль тела. Только два любопытных глаза злобно-презлобно буравят воистину спокойную физиономию опекуна. Чужая обида, казалось бы, совсем его не трогает, ни капельки.
– Хочешь заставить страдать тех, кто сделал больно твоим родным – страдай сама так, как будто это ты совершила такой непростительный грех. Ты должна себя наказывать, прежде чем браться судить других, и только тогда тебе дадут право голоса. Либо… – мужчина с крайне многозначительным взглядом указывает жестом на безмолвных телохранителей, – …либо ты его отберёшь у остальных. Думай, Айно-чан. А до тех пор ты будешь проходить домашнее обучение, во избежание некоторых обстоятельств. После поступишь в Нагои, и вернёшься в Синюю Федерацию, я проконтролирую каждый твой шаг. И хочу, чтобы ты понимала, насколько всё серьёзно.»
Всё случилось так, как и говорил её новый опекун: девочка успешно заканчивала школьное обучение в стенах нового родного дома, и проводила всё время с младшими членами клана. Первое время она была совершенно нелюдима, злилась на себя, то на других за их приставучесть, однако продержаться без общения со сверстниками долго не могла.
Именно там она нашла себе старшего брата в лице нынешнего главы клана – Рея Сенджу, так как он стал одним из тех, кто сумел произвести неизгладимое впечатление на пылкую Айно. С ним она тренировалась, обучалась боевым искусствам и жаловалась на юродивых мальчишек внутри клана, ворчала бесконечно на девчонок, у которых чем голова и была забита, так это только о замужестве и о желании приобрести новое платье. Старшие члены клана говорили, что это абсолютно нормальное явление, на что Айно страдальчески закатывала глаза и говорила, что лучше станет жабой, чем наденет эти некрасивые тряпки.
Так и прошли её годы вплоть до шестнадцати лет. В относительном спокойствии, в уверенности в завтрашнем дне, и характер уже достаточно молодой девушки слишком быстро испортился под влиянием нахождения постоянного контроля и желания поскорее покинуть стены клана, вопреки всем наставлениям и угрозам о том, что станет с Айно, если она начнёт наживать на собственную задницу большие неприятности. Ровесники особенно часто просили её об этом, но юная Сенджу не стала вообще давать каких-либо обещаний.
«Братец был одним из тех, кто уговорил меня пойти учиться, а не оставаться внутри дома, как мангуст под землёй. Говорил, что у меня должен быть стимул работать над собой и… «Интегрировать» себя в общество, как полноценного человека. Ругался больше всех, конечно, когда я жутко дел творила и подставляла чуть ли не половину клана, но… Меня любили. Какой бы малолетней сволочью я не была, они не стали ответно мне причинять боль. За них это сделала моя совесть, чувство вины и охренительных масштабов стыд, с которым я живу до сих пор. Очень жалею иногда о своих поступках, но понимаю, что иначе поступить было нельзя. Вообще без вариантов. Иначе бы это подкосило все мои существующие планы. И поколебило бы мою уверенность в том, что мне нужно сделать в дальнейшем.»
Айно исполняет (всё таки заставили её напоследок…) обещание: прилежно учится в университете почти на последнем курсе на профессию компьютерного специалиста, однако за свои выходки далеко не простого хулиганского характера умудряется пришить в своё личное дело пару уголовных статей, в коих её подозревали. А всё виной тому внезапное задание от членов клана, которое они прислали ей шифрованным письмом, и всё дело было в контракте, который она должна была завершить в короткие сроки: о делах клана Сенджу знала не больше, чем младшие братья и сёстры, однако старалась делать всё возможное, чтобы хоть как-то компенсировать их заботу о себе путём… «не самым законным», мягко говоря. И все её действия повлекли за собой очень нехарактерную для Айно неосторожность: полицейский участок, протокол допроса, подозрения, отпечатки пальцев и конверт, расшифровывать который Айно отказалась и сделала вид, мол, а это не моё, это я должна была отдать подруге.
Личное дело в скором времени было перенаправлено в департамент иного государства ввиду того, что дела клана кто-то начал раскрывать и сливать информацию о её членах, и по итогу, все её преступления стали классифицироваться в равной степени сразу в двух государствах в равной степени опасности, однако они оставались неподтверждёнными вплоть до того момента, пока Сенджу не исчезла с горизонта, как только получила диплом. Уже тогда почти весь университет после исчезновения девушки наполнялся и гудел слухами о происходящем, ведь дело замять не получилось даже несмотря на то, что были выдвинуты лишь обвинения в сторону Айно.
«Я тогда дело почти провалила. Оно не было настолько громким, но в префектуре, где был университет, я до сих пор в розыске. Через годик-другой уже розыск снимут, и я смогу там спокойно появляться, поскольку не имею за собой статуса особо опасного преступника. Оставила все документы, всё бросила, потому что цифровые подписи, и заранее распечатанные бумажки уже находились у моего подельника, чтобы я смогла спокойно пересечь воздушные и наземные границы Японии и вернуться обратно домой. А что было за дело – не скажу. Как поймают меня здесь, в Лас-Вентурасе, тогда и по новостям узнаешь. Ну, или если у тебя есть дружок-хакер со связями в ФБР, то нароешь протокол моего допроса. И видеозаписи тоже. Вдаваться в подробности не стану: мне просто очень крупно повезло. И не надо на меня смотреть: надо сразу было коньяком спаивать, а не подсовывать этот чёртов коктейль, и тогда, возможно, у тебя был бы шанс вызнать всё до капли. Кстати, а закажи мне ещё вон тех горячих штук?..»
Айно Сенджу становится полноправным членом японского синдиката далеко не сразу после окончания университета: ей по достижению двадцати полных лет, и после них – ещё несколько месяцев, если не больше – приходилось находиться под личным контролем будущего главы клана и доказывать свою верность всеми существующими методами, молчать, когда того требовали обстоятельства, учиться правильно держать револьвер в руках и драться не только голыми кулаками, потому что знать пару приёмов тайского бокса, конечно, хорошо, но чувствовать себя в безопасности с заточенным и отравленным клинком намного лучше. Сфера её деятельности расширяется вплоть до того, пока её имя не становится визитной карточкой в мир купли/продажи налоговых данных, личной информации, идентифицирующей человека лишь по одному отпечатку пальца. Влияние одной женщины члена клана Сенджу однозначно делает хорошую репутации всей её фамилии. Особое впечатление она производит на мужчин сторонних союзных синдикатов, когда с ней молодые парни пытаются предложить заключить союзный брак, поскольку это было бы выгодно. Но ни она сама, ни один член её клана на то не соглашаются – её семья остаётся рядом с ней, и остальное её практически, по большому счёту не волнует. Самостоятельность и самодостаточность помогли ей достичь таких вершин, и если она выйдет замуж за какого-то пресловутого хлыща, сразу поползут слухи о том, что она находится в зависимости от уз брака. А ей бы этого не очень хотелось…
Что же касается личной жизни? Она ограничивалась быстрыми, короткими встречами, а иногда она вовсе касалась рабочего плана, если требовалось втереться в доверие какому-нибудь человеку, перешедшему дорогу синдикату, и то в крайнем случае, чтобы без лишних подозрений устранить такого человека. Влюбить его в себя, или втоптать в грязь. Поцеловать, держа в губах капсулу с цианидом, а после расколоть её прямо на языке жертвы, и самой успеть принять противоядие, и вуа-ля! Обвинения в чужой смерти не падают на саму Айно, на кого угодно, да хоть на какого-нибудь сына жертвы и спихнуть смерть отца на него, так как у него был мотив – наследство. Это всё сугубо пример, разумеется, однако цианид ещё никогда не подводил. Если и была любовь или короткие ночи у Айно, то чисто для себя, однако она учила себя долго с этим не баловаться – слишком опасно для жизни того, кого любишь и себя самой, чтобы попадать в настоящую зависимость от присутствия чужого, драгоценного для тебя человека.
Да и повторения судьбы своей матери она не хотела.
« – А ты что думал, что «Чёрной Вдовой» меня зовут просто так? – Сенджу весело сщурилась и растянула губы во флиртующей ухмылке, – Хочешь, и тебя так же отправлю во врата рая с кровавой пеной у рта? Нет? Тогда пей своё чертово пиво и прекрати пялиться на меня так, словно я тебе предлагаю за один доллар перепихнуться на трассе.»
Айно взрослеет по-настоящему, только стервозный характер и детские капризы всё так же сильно раздражают её окружающих друзей, и нравятся ей самой, потому что она считает – это правильно – позволять себе такую большую свободу и искать человека, который попытается усмирить её, а получит в итоге большой-большой облом. Всё это будет казаться такой незначительной игрой в покер, где у тебя постоянно должен быть в руках туз, несмотря на то, что остальные карты в руках полное дерьмо. И выйти из этой игры получится только вперёд ногами – таков закон клана Сенджу. Она старается этому научить младших, совсем зелёных членов якудзы и показать им, что есть вещи, за которые действительно стоит умирать.
Всё это казалось очень и очень большой странной шуткой. Как будто он только что прослушал безумно смешной стенд-ап на чужом языке, все кругом смеются, а он один ничего не понимает. Потирая бритую щёку, мужчина с коротким хмыком рассматривает лицо собеседницы перед собой и держит руку в кармане.
Эй, поднимайте занавес, спектакль окончен! Антракт, чтоб его!
– Та-а-а-ак, – многозначительно, почти утомлённо протянул собеседник, явно пытаясь придумать продолжение к своему замешательству, – Вообще, я не ожидал, что ты ответишь на письмо. Что расскажешь мне это всё.
Будто в насмешку над происходящим, позади играла органично в сочетании с обстановкой композиция Майкла Баббла – Feeling Good, в которую вслушивалась разве что Айно, с нескрываемым любопытством изучая солиста на концертном стенде. Она продолжала пить свой дурацкий коктейль и слушала, что говорил мужчина напротив.
– Детектив, ты, вроде бы, большой мальчик, – Айно тяжко вздохнула, – Но идиот идиотом, каких ещё поискать надо. Думаешь, я бы просто так позволила узнать о себе всё? Без предварительной подготовки и уверенности в том, что ты не подложишь мне свинью?
Всё же стоило пойти на некоторые уловки, и это подтверждает её уверенная поза, голос, и то, как она смотрит на руку в кармане мужских брюк. Знает, что детектив сейчас в руках держал диктофон и записывал каждое её слово, пока жадно слушал историю о её жизни. Однако, вопреки предстоящей и возможной опасности, она не спешит открыть стрельбу или переломать все кости детективу на ровном месте.
Обольстительно улыбаясь, мужчина приподнимает руки в жесте добровольной сдачи:
– Окей, Айно, твоя взяла. Окей… Хорошо, а как ты думаешь, что я буду делать дальше? Твоё имя неофициально у нас числится на слуху. В розыске. Не под пыльными папками в засранном архиве, и ты знаешь это, да?
Преступница не стала долго раздумывать над ответом.
– Потому что если ты нарушишь уговор, тебя найдут. Даже если меня упекут за решётку или отец за такой серьёзный проступок заставит меня лишить себя жизни, ты проиграешь. Все твои собранные сведения сейчас – лишь показатель моего доверия к твоей репутации и твоему имени, не более того, детектив. Пораскинь мозгами. Мысленно, разумеется, пока за тебя в будущем это не сделали буквально.
Как же он ненавидел это чёртово "если". Всюду и всегда мешается, как назойливая мошка перед глазами за окном на стекле.
Мужчина с крайне задумчивым видом жуёт губы. Айно задерживает на этом жесте своё внимание, но почти сразу отводит взгляд и делает вид, что ничего не сделала. Продолжает с противным звуком опустошать бокал, медленно, намеренно раздражая чуть ли не музыкальный слух своего собеседника.
Она говорила правду.
Осознание этого колет виски стальными иглами и массирует нервные окончания. Ему, определённо, должно быть страшно от того, что он в ловушке, а эта женщина вертит им, как хочет и пользуется его связью с полицией ради привлечения его в грязные дела якудза. Она не утягивает его за собой, но делает так, чтобы вода сама затопила его по самую макушку. Но и не сказать, что с их «маленького» союза детектив не получал выгоду: он давал ей задание найти человека или информацию, он просил её помочь похитить определённую личность, неугодную министерству Внутренних Дел, и в обмен он предлагал ей более расширенный спектр своих услуг. И не стоит отрицать то, что она очень и очень качественно выполняет собственную работу…
Они оба некоторое время молчат. Айно замечает отражённые на лице бурные, мыслительные процессы, и решает его мучения облегчить.
– Детектив, как у вас там обычно говорят, в Америке? «Всё бывает в первый раз»? – она ласково улыбается и незамысловатым движением перебирает пальцами поверхность тёмного столика, на котором стояли бокалы с вином, – И я не подразумеваю наше сотрудничество с тобой. То, что сейчас происходит – нарушается естественный порядок вещей в законе. Ты его меняешь, его меняю я. Ты сам на это согласился, и пути обратного нет. Если ты так пытаешься собрать из говна и палок спасательный круг, – она кивает в сторону кармана, где лежал диктофон, – То выходит плохо. Ты потонешь вместе со мной, если у нас всё пойдёт по одному месту. Мы зависим друг от друга. Поймают одного – изловят второго. И именно поэтому ты не покажешь полиции записи и этот диктофон.
Кажется, у детектива начался нервный тик.
– И именно поэтому то, что ты знаешь обо мне – останется в стенах этого чёртового бара.
Не выдержав, детектив раздражённо скрипнул зубами и едва различимо выругался, на что Айно искренне весело рассмеялась, видимо, разделяя полученный расклад дел.
«Ах ты…» – почти что восхищённо-злобно проносится в его голове, и Айно, подтверждая его короткую мысль, издевательски проходится оголённой лодыжкой вверх по его ноге, прямо под столом, скрытым плотной скатертью: его практически подбрасывает, как на электрическом стуле от этого интимного движения.
– Я знаю, я та ещё дрянь, – ироничный смешок срывается с накрашенных губ, – Но и ты далеко не «пай-мальчик».
«Пай-мальчик» звучит особенно забавно, с её акцентом и разговорным английским. Мужчина позволяет себе нервную усмешку и игнорирует то, с каким стервозным изяществом девушка тушит сигарету о рядом стоящую пепельницу и выпускает тонкую струйку дыма в воздух. Однозначно, она умела красиво курить. Умела красиво губить свои лёгкие, вопреки тому, что курила она дерьмо, скрученное в бумажки и пепел, а не настоящий табак. И как назло, триумфально раздаются нарастающие аккорды саксофона на заднем фоне, пока солист надрывает горло, неосознанно вгоняя внутреннее мироощущение в детектива в то состояние, когда он прекращает понимать, где проигрывает он, а где – она.
Чёртовы нуарные фильмы. Пора завязывать с музыкальными синглами, он и так под впечатлением от этого дерьма.
– Я так понимаю, на танец ты меня не пригласишь, – Айно, поднимаясь с места, поправляет куртку и легко треплет собственные волосы, небрежно забивая ногой стул к столешнице, – А потому, думаю, тебе пора домой: будет нехорошо, если твои друзья из этого паба увидят тебя в моей компании. Ещё жене расскажут, представляешь, как обидно будет? – девушка, поистине мерзко ухмыляясь, разглядывает напряжённую фигуру, – Я бы хотела задержаться подольше и подействовать тебе на нервы, но ты вредный. Подумай над моими словами, и если не струсишь, то выбрось сраный диктофон. Мы с тобой не в кошки-мышки играемся, в конце концов. И враг у нас один.
Как Айно пришла, приводя с собой ароматы дорогого женского парфюма, дорожной пыли и дешёвого табака с привкусом шоколада, так она и забирает их с собой вместе с раздавленной самоуверенностью детектива, вынуждая взрослого, чёрт возьми, мужчину, принять правила игры и счесть услышанные слова оскорблением.
– Какая же ты, всё таки, стерва, – в сердцах шепчет мужчина напоследок, когда Айно исчезает за дверью заведения и уезжает прочь на своём мотоцикле, – Паршивка… УИЛБЕРТ, чтоб тебя!
– А?! Чего орёшь, придурок?! – из барной стойки поблизости на мгновение вылезает испуганная белобрысая макушка, – Не понял, а где..?
– Скотч. Два шота, бегом. Иначе свихнусь к чёртовой матери…
